«У ореха Кракатук было такая твердая скорлупа, что по нему могла проехаться сорокавосьмифунтовая пушка и не раздавить его...»
В преддверии гастролей в тель-авивском Дворце Спорта грандиозного,
как утверждают все-все-все причастные к театрально-цирковому шоу
«Кракатук» ( и оснований не верить им не находится даже в Интернете), в
Израиле побывали его создатели: режиссер этого невиданного ранее
зрелища, именитый петербургский театральный корифей Андрей Могучий,
лауреат премий «Золотая маска» и «Золотой софит», создатель
«Формального театра», работающий сейчас в Александринском
драматическом, философ и борец за Театр с большой буквы; и исполнителей
сразу двух ролей, прославленный «лицедей», мим, клоун, прекрасный актер
и обаятельная личность Анвар Либабов. Предлагаю вам интервью с двумя
столь разными фигурами из армии Щелкунчика, перенесшихся на залитую
солнцем тель-авивскую набережную из петербургского смога.
Ссылка в тему: "К нам едет "Кракатук"
Анвар Либабов цитирует Гофмана
«Старший советник суда Дроссельмейер не отличался красотой: это был
маленький, сухонький человечек с морщинистым лицом, с большим черным
пластырем вместо правого глаза и совсем лысый, почему он и носил красивый
белый парик; а парик этот был сделан из стекла, и притом чрезвычайно
искусно. Крестный и сам был великим искусником, он знал толк в часах и
даже умел их делать...»
«...Ведь крестный Дроссельмейер тоже ходит в прескверном рединготе и в
смешном колпаке, но это не мешает ему быть милым, дорогим крестным".
Внешность Анвара Либабова, бывшего гeнepaльного диpeктopа клoyн-мим
тeaтpa "Лицeдeи"; человека серьезного, даром что клоуна; говорливого,
даром, что мим; и очень красивого, несмотря на гротескную внешность,
далекую от канонов красоты, бритую голову и круглые черные совиные
очки, кажется списанной с Гофманского Дроссельмейра. Вот только желтый
сюртук («..."Бим-бом, бим-бом!" - часы глухо и хрипло пробили
двенадцать ударов. Мари очень струсила и чуть не убежала со страху, но
тут она увидела, что на часах вместо совы сидит крестный Дроссельмейер,
свесив полы своего желтого сюртука по обеим сторонам, словно крылья»)
Либабов не захватил в Тель-Авив, куда приехал на несколько дней
раздавать автографы и интервью, расточать комплименты дамам из пи-ар
агентств, окруживших его плотным щебечущим неутомимым роем, и сняться в
нескольких телепрограммах. Сюртука и парика не было, а чудеса были, на
то Анвар Либабов – великий кудесник, прежде всего в отношениях с
публикой, в чем сомнений после интервью с ним не оставалось.
(Вот штрихи к поведению Анвара: «Мне не надо стилистов, я сам себе
стилист, обожаю ходить по барахолкам и покупать старые веши – от
фонариков до остроносых ботинок. На тель-авивской барахолке я уже купил
пару фигурок клоунов для своей коллекции).
- Первый вопрос – традиционный: что такое «Кракатук»? Можно ли это
зрелище – огни под куполом, любовь на трапециях, силачи, крысы, зло и
добро, и, в конце концов снег, падающий на зрителей, отнести к жанру
«цирк-нуво»?
- Я считаю, что «Кракатук» - это чисто российское
порождение, оригинальный проект, но сделанный, безусловно, не без
влияния французского течения «цирк-нуво», к которому можно отнести
цирки Блюма, Артхауз, уличный театр «Рояль де Люкс», работающий с
огромными формами с помощью инженеров. В «новом» цирке важна атмосфера,
состояние духа. Это не парад-алле, не дивертисменты, а цирк, концепция
которого - цельное представление, цирк со своей структурой, с новой
культурой - может в стиле рока, может в стиле театра. Но главное – это
цельное шоу, а не отдельные номера, объединенные или разъединенные
аплодисментами. Если в театре, висящее на стене ружье, должно
выстрелить, то в цирке-нуво, если уж ставят трапеции, то из этого
должно быть развернуто целое представление.
- Но в «Кракатуке» все равно есть привычный архетип цирка.
- Да, есть нечто от цирка шапито, есть множество трюков и эффектов, но
при этом существует цельная идея и единая драматическая линия.
- Идея развлечь публику?
- Нет, идея подать в непривычной форме героев гофманской сказки.
- Почему вы, режиссер шоу Андрей Могучий и продюсер Олег Чесноков,
все в один голос утверждаете, что «Кракатук» - «русская постановка», с
русским духом? Матрешек в ней нет, от Чайковского осталось немного,
Гофман писал на немецком, а цирк-нуво пришел из Франции.
- «Кракатук» - это вовсе не калька с западного цирка, а к жанру
цирка-нуво я его причисляю, чтобы подчеркнуть его нетрадиционность. И
это не театр, хотя бы потому, что мы там ничего не говорим, только я
изредка несу какую-то абракадабрицу, абсурдный поток сознания из смеси
русского и немецкого, звуковой комментарий к визуальному повествованию
и полетам на трапециях. Хотя участники шоу, пришедшие в «Кракатук» из
настоящего цирка, долго причисляли этот проект к театру. Слова в
«Кракатуке» – это вставка в звукоряд, как шипящая пластинка, как
отдаленное повествование, убаюкивание старой доброй сказки.
- «Русскость» проекта - это коммерческая уловка? Он изначально создавался с прицелом на Запад?
- «Русскость» проекта прежде всего в его искренности. На Запад за
четыре года существование он пока что вывозился только на международный
фестиваль во Францию. Перед нами стояла задача поставить нечто свое,
чтобы было видно клеймо “made in Russia”, хотя поначалу мы не
ориентировались на то, что это шоу будет показываться за границей. В
этом проекте есть чисто русская чувственность, русское чувство, русский
дух, если уж говорить патетически. Сейчас очень популярны крупные
зрелищные проекты – мюзиклы, шоу, поставленные с размахом, но здесь,
даже когда мы работали в больших залах на 3000 человек, мы сохраняли
атмосферу чувственности, наши актеры играли саму жизнь и искренность, а
не пытались изображать искусственные чувства. Я не против академической
школы игры, профессиональных театральных навыков, но мне лично всегда
нравились первичные студенческие показы с их пусть незавершенностью, но
одновременно и с незараженностью коммерцией, искренней
заинтересованностью. Именно эта искренность, желание сделать что-то
свое и присутствует в нашем спектакле. В «Кракатук» Маша и Щелкунчик -
не профессиональные актеры - не изображают чувства, а проживают их. И к
тому же не на сцене, а на высоте 20 метров. «Русскость» «Кракатука» - в
его искренности, открытости, в том, что актеры смотрят в глаза
зрителям. Они не переигрывают, а проживают свои роли.
- Но в цирке ведь первичен трюк.
- Да, и это осталось, а вокруг трюка – любовь и музыка.
- Премьера «Кракатука» прошла в период белых ночей в Петербурге.
Город, переполненный литературными образами, повлиял на фантазии
создателей шоу?
- Конечно, «Кракатук» - питерский проект. Режиссер Андрей Могучий
привлек к его созданию одних из лучших творцов города, пусть и не самых
«раскрученных», но достойнейший петербургский андерграунд, людей
творческих: великолепного видеоинженера Александра Малышева;
потрясающего художника по костюмам Алексея Богданова, сотворившего те
гигантские 10-метровые одеяния, которые вы увидите; авторов
электронной, ди-джейской музыки Олега Гитаркина и Игоря Вдовина;
театрального художника Сашу Шишкина, ставшего после «Кракатука»
востребованным, медийным, работавшим в Москве во МХАТе и
«Современнике», в Норвегии и Корее. Может это была цепью случайностей,
но мне кажется, что то было закономерностью: премьера шоу прошла на
пике белых ночей в здании цирка Чинизелли на Фонтанке.
- Труппа спектакля набиралась по всей России?
- Да, от Камчатки до Москвы, но за время подготовки и репетиций,
длившихся год, все участники шоу пропитались петербургским духом, столь
напоминающим мистику Гофмана, приобщились к культуре белых ночей.
- Что определило атмосферу спектакля – задание продюсера или петербургская мистика?
- Продюсер Олег Чесноков определил финансовую сторону и дал
первоначальное задание: Гофман, Чайковский, цирк. Олег курировал проект
от начала до конца, естественно, не мог не вмешиваться в дела
художественные и организационные, но вместе с тем старался дать всем
участникам максимум свободы. Проект зачинался в Москве, кастинг был
собран по всей страны от Дальнего Востока и Магадана, люди приходили и
уходили, приживались и не удерживались. Репетиции начались в Москве в
центре циркового искусства, а потом благодаря могучей волей Андрей
Могучего проект переехал в Петербург, поселился там и выпускался на
Фонтанке, когда уже все было сращено.
- А когда настала ваша очередь грызть орех?
- За три месяца до премьеры Андрей Могучий позвал меня поначалу на роль
Дроссельмейера, а потом, как-то спонтанно и быстро получилось так, что
я стал играть и Мышиного короля.
- А кем вы себя чувствуете в этом спектакле? Мышиным королем о семи головах, мастером Дроссельмейром, клоуном, мимом, актером?
- Актером. Андрей изначально отсекал всю клоунаду и вытаскивал из меня
актера, хотя одновременно мы репетировали цирковые трюки и фокусы.
Андрей требовал, чтобы я не комиковал, не паясничал, а играл серьезно,
и при этом играл в цирке, а не в театре. Из-за этого необычного
сочетания, возможности эксперимента, неопределенности жанра, я с такой
радостью и пришел в проект и продолжаю работать с режиссером Андреем
Могучим уже в чистой психодраме, в спектакле «Не Гамлет».
- Получается, что благодаря цирковому проекту вы стали драматическим актером?
- «Кракатук» – это цирк-театр, там нет монологов, жарких дебатов на
сцене. Но есть сочетание импровизации, пластики, невнятной речи,
психологии. Я в первую очередь актер, и представляю в «Кракатуке»
именно театральную сторону, хотя мне приходится выполнять цирковые
трюки. Но актер там я единственный, а помимо меня есть акробаты,
танцоры, жонглеры, циркачи всех мастей, многие из них – студенты,
спортсмены. Проект лепился из свежей глины, там нет никакой
накатанности, но есть много молодой искренней энергии, чистоты,
настроения. Меня можно определить, как креативного актера – это я сам о
себе так говорю. «Кракатук» - не искусственно взращенный проект, не
отдельные номера, одетые на концептуальную ось, а выстроенное от начала
до конца здание. Я же не участвовал во всем строительстве, появился в
сказке Гофмана незадолго до премьеры. Но в какой-то момент вышел на
арену, начал импровизировать и, по-видимому, Андрей увидел нечто
необычное, некое двуличие. Ведь всякий актер мечтает сыграть две роли в
одной, две противоположности в едином действии, двуликого Януса,
обаятельного и омерзительного, ангела и демона, овечку и волка.
- Вы стоите в центре арены, ощущает себя главной осью спектакля?
- В нем все равны. Я не могу быть в нем чересчур контрастным – ведь в
цирке это невозможно, там другие, по сравнению с театром, законы
сценического пространства. В цирке нельзя себя выпячивать – можно
упасть, причем в прямом смысле слова, если партнеры не будут
поддерживать, держать тросы. Хотя поначалу на репетициях было заметно
противостояние «балетных» и «цирковых», тем более, что поначалу с
танцорами работал хореограф, а со спортсменами – тренер. Мне надо было
забыть, что я – «Лицедей», что я - Анвар Либабов.
А насчет того, где я – в центре или нет, не скажу: нелегко
ориентироваться на арене, в круглом пространстве, залитом массой света,
где не понятно, где север и юг.
- Из многих видов искусства вы создали новый вид шоу?
- Да, и назвали его «Кракатук». В этом и проявилась гениальность Андрея
Могучего: он срастил несращивамое, сроднил разножанровое, вывел
генетически новый проект – «Кракатук».
***************
«..Вот вам сказка про Щелкунчика и мышиного короля»
Интервью с Андреем Могучим, режиссером «Кракатука», названного двумя строчками выше гениальным, ибо так оно и есть.
Краткая, насколько это возможно о таком заметном человеке, справка:
Могучий Андрей Анатольевич, 1961 года рождения. В 1984 г . получил
первое высшее образование в Ленинградском институте авиационного
приборостроения. В 1989 г . закончил Ленинградский институт культуры по
кафедре режиссуры и актерского мастерства. В 1990 году основал
независимую театральную группу – «Формальный театр». В эти же годы
преподавал в гуманитарном университете профсоюзов на кафедре
театрального искусства. С 2004 года - режиссер-постановщик
Александринского театра. Лауреат Национальной театральной премии
«Золотая маска», Высшей театральной премии Санкт-Петербурга «Золотой
софит», многих международных театральных фестивалей. В 2001 году
«Формальный теат»р во главе с Андреем Могучим первым из российских
театров был удостоен главного приза Эдинбургского фестиваля.
В отличие от большинства коллективов, возникших на волне активного
студийного движения 1990-х, «Формальный театр» выжил, пройдя нелегкий
путь, с 1995 года принимая участие в международных фестивалях в
Германии, Дании, Финляндии, Польше, Венгрии, Великобритании, Голландии,
Румынии, Словакии, Франции, Югославии, Словении и др.
Объехав со своими спектаклями, перформансами и мастер-классами
многие европейские фестивали, театр ненадолго обрел пристанище под
крышей «Балтийского дома». Здесь Андрей Могучий попытался осуществить
масштабную программу «XXI века», первым этапом которой стал летний
фестиваль авангардных и уличных театров «Солнцеворот». Постепенно
наряду с постановками с собственной труппой Андрей Могучий начал
создавать представления, объединяя актеров «Формального» и
«нормального» профессионального театра. За «Школу для дураков» по
роману Саши Соколова Андрей Могучий был удостоен Высшей театральной
премии Санкт-Петербурга «Золотой софит». А вместе с драматургом
Евгением Гришковцом он получил грант Х Международного театрального
фестиваля «Балтийский дом» на постановку современной пьесы. Вскоре
«Формальный театр» вынужден был уйти из под крыши «Балтийского дома», а
в «Александринке» Могучему предложили свободный выбор и тогда возникла
идея постановки «Петербурга» Андрея Белого с артистами академического
традиционного Александринского театра. Но штатным
режиссером-постановщиком Александринского театра Могучий стал только в
2004 году. Премьера «Петербурга» состоялась в мае 2005 году - его
играли только в период белых ночей в музейных залах Михайловского замка
(опять белые ночи – как и в «Кракатуке»).
30 августа 2006 года Александринский театр отпраздновал свое
250-летие, открывшись после масштабной реконструкции-реставрации.
Режиссером-постановщиком торжественной церемонии открытия и юбилея
театра стал Андрей Могучий.
Награды:
• 1999 - приз газеты “Санкт-Петербургские ведомости” на фестивале
“Балтийский дом” за спектакль “Натуральное хозяйство в Шамбале”
А.Шипенко.
• 2000 - “Золотой Софит” Высшая театральная премия Санкт-Петербурга за спектакль “Школа для дураков” Саши Соколова.
• 2001 - “Золотая Маска” Высшая национальная премия России за спектакль
“Школа для дураков” Саши Соколова в номинации “Приз театральных
критиков”.
• 2001 - Гран-при Эдинбургского международного театрального фестиваля
“Edinburgh Fringe First Award” за спектакль “Школа для дураков” Саши
Соколова.
• 2001 - Гран-при Белградского международного театрального фестиваля BITEF за спектакль “Школа для дураков” Саши Соколова.
• 2004 - “Золотой Софит” Высшая театральная премия Санкт-Петербурга за спектакль “ PRO Турандот”.
• 2004 - Гран-при фестиваля Российской культуры в Ницце (Франция) за спектакль “Между собакой и волком”.
• 2005 - “Золотая Маска” Высшая национальная театральная премия России.
Спектакль “ PRO Турандот” К.Гоцци. В номинации “За лучшую мужскую роль”
приз получил исполнитель роли Калафа Александр Ронис.
• 2006 - “Золотая Маска” высшая национальная театральная премия России
за спектакль “Между собакой и волком” Саши Соколова в номинациях
“Новация” и “Приз критиков и журналистов”.
- Судя по вашему пятистраничному резюме, вы творите под влиянием города.
- Конечно, но не под влиянием советского Ленинграда или постсоветского
Санкт-Петербурга, а под влиянием Петербурга прошлого, Петербурга
Достоевского, города с чертовщиной.
- А в Гофмане тоже присутствует та самая чертовщина?
- Да, хотя ленинградским автором его никак не назовешь, а петербургским можно.
- Вы не раз говорили о том, что видите в этой постановке связь с
городским уличным театром. Почему? В спектакле играют городские
сумасшедшие?
- Есть там некий городской дух, а главный персонаж, девочка Маша –
чисто урбанистическое дитя. По сюжету она заходит в магазин, выбирает
пластинку, и начинается ди-джеевское действо, электронная сказка,
путешествие в фантазию современных технологий.
- В спектакле слышен хрип старой пластинки, выпущенный в
достославные времена фирмой «Мелодия», где эту сказку Гофмана читали
мхатовские актеры.
- Мы сначала хотели записать в «старой манере» актеров сегодняшних, но
потом случайно, практически чудом, нашли оригинальную заезженную
пластинку и поняли, что так нам не сделать. И эта старая запись стала
дополнительным образом спектакля.
- Визуальный ряд в этом шоу оказался для вас важнее сюжета?
- Самым важным для меня было создание образов.
- Образов, придуманных за счет эффектов?
- За счет нескольких составляющих. В «Кракатуке» визуальные образы
собраны из сценических эффектов, игры света, цирковых трюков,
соединения многих мелочей, деталей. Если выбросить любую составляющую,
то образ распадется.
- А сам жанр этого шоу – соединение чего? Театра, цирка, мюзикла?
Это похоже на «Догвиль» Ларса фон Триера, на шоу «Де ла Гуарда», бывшее
в Израиле на гастролях месяца три – настолько оно полюбилось здесь, на
фестиваль уличного театра. В «Кракатуке» есть цитаты из известных
фильмов, есть популярные трюки. К какой категории вы сами относите свое
детище, которое в Израиле увидят 50.000 человек?
- «Кракатук» – это некая идея, которая должна была осуществиться и осуществилась.
- Этот спектакль по своей задумке предполагает сюрпризы. Скромный, на первый взгляд, Щелкунчик любит удивить поклонников.
- Мне, как режиссеру, не хотелось бы уже никаких сюрпризов и
неожиданностей, и будет куда спокойнее, если все пойдет по
разработанному нами сценарию. А вот для публики сюрпризы будут: в нашей
сценической разработке немало парадоксов, хотя в целом я строил шоу
достаточно жестко.
- А место импровизации есть?
- Нет, так как все-таки это цирк, а в цирке все должно быть высчитано.
Цирк – дело опасное, поэтому жесткие рамки необходимы, хотя бы для
соблюдения технологических правил. Но в нашем шоу есть доля актерской
свободы.
- Актерская свобода, склонность к фиглярству, лицедейство любого, кто вышел на сцену, и жесткие правила цирка?
- Мы попытались намешать в «Кракатук» все, что в это момент
представлялось возможным. Продюсер Олег Чесноков просил создать нечто
принципиально новое из «Щелкунчика» Гофмана, из музыки Чайковского, и
хотел, чтобы в шоу были представлены балет и цирк. Это были те рамки, в
которых плескалась моя режиссерская свобода. Но так как я - театральный
режиссер, то в «Кракатуке» есть приоритеты театра, пластического
образа, командного вида творчества над индивидуальным. Цирк – крайне
индивидуальный жанр, что поначалу поразило меня. При всех нравах и
ревности, царящих в театральном закулисье, такого индивидуализма как в
цирке, в театре нет. Мне приходилось предпринимать невероятные
дипломатические ходы, чтобы, к примеру, убедить фокусников, участвующих
в представлении, показывать фокусы не ради немедленных аплодисментов, а
ради успеха всего действия, всей истории, сделать так, чтобы фокус
объяснял сюжетную нить. Театр для всех работающих на него -
композиторов, художников, костюмеров - вещь в некой мере ущербная,
никто не может развернуться в полную силу, все подчиняются воле
спектакля, все стремятся к общему результату. В обычном цирке каждый
придумывает свой трюк, существует сам по себе, а в «Кракатуке» нам
сообща пришлось изобретать и трюки, и фокусы, и эффекты. Все решалось
быстро: придумали и тут же воплотили. В цирке важен поступок.
- Театральный режиссер учил циркачей глотать огонь?
- Что был непросто: циркачи народ консервативный. Принципы работы
циркового актера отличны от театрального. Ежедневно на репетиции, на
манеже, на каждом представлении он рискует, вступает в поединок со
смертью. Цирковой артист не может выйти на площадку неподготовленным –
это опасно, поэтому циркачи работают по 20 часов в сутки. А
драматический актер может позволить себе расслабиться, сбегать в
перерыве в буфет...
- ... И позвонить по телефону, пока на сцене кто-то умирает.
«Кракатук» изменил ваше отношение к драматическому театру?
- Очень. В первую очередь изменил отношение к работе со сценическим
пространством. Сейчас я работаю в Александринском академическом театре,
оплоте консерватизма, который сегодня стал абсолютно революционным.
После «Кракатука» я стал использовать на театральной сцене цирковые
эффекты, и когда в моем спектакле актриса летает на трапеции – простой
цирковой трюк - то это производит впечатление.
- Как вы набирали кастинг для «Кракатука»?
- Драматических актеров в нем нет, есть циркачи, спортсмены,
незашоренные студенты, танцовщики. Всего 60 человек – и актеров и
технического персонала. За несколько лет существования шоу все его
участники научились подменять и друг друга, и рабочих сцены, если
возникает необходимость. Каждый делает все и все помогают друг другу.
- В Израиль приезжает первый состав шоу?
- Не понял вопроса.
- Объясняю: к сожалению, израильскую публику приучили к тому, что в Израиль на гастроли часто привозят пятый или десятый состав.
- Я такого не допускаю в своих работах. В «Кракатуке» – один кастинг.
Постыдно, когда на зарубежные гастроли выезжает не основной состав. К
тому же учтите, что «Кракатук» по жанру настолько непривычная вещь, что
второго состава просто не существует. Российское искусство до сих пор
избаловано государственным финансированием и не торопится себя
продавать, потому в том же Петербурге полно модных, но пошлых, на
потребу театров. Хотя продюсер задумал этот спектакль с прицелом на за
границу. Гастроли во Франции уже были, а после Израиля «Кракатук»
покатится в Голландию и Японию.
- У Гофмана девочка Мари отправляется путешествовать в мир снов. А вам приходили решения вашего «Щелкунчика» во сне?
- Скорее в бессоннице. Спали мы, создавая это шоу, мало, но адреналин оно впрыскивает в его участников и зрителей до сих пор.
Гастроли "Кракатук" пройдут с 21 июля по 8 августа 2007 года в Тель-Авиве в "Гейхал Нокиа" (стадион "Яд Элиягу").
Подробности и видеокадры на Интернет-сайте www.krakatuk.net (включает версию на русском языке).
Маша Хинич
